160 лет назад южане проиграли Гражданскую войну в США. Каким был бы мир в случае их победы?

«Любое понимание нашей нации должно основываться на изучении Гражданской войны. Она определила нас. Революция внесла свой вклад. Наше участие в европейских войнах, начиная с Первой мировой, тоже внесло свою лепту. Но именно Гражданская война сделала нас такими, какие мы есть, определила наши положительные и дурные стороны. И если вы собираетесь постичь американский характер, вам необходимо изучить великую катастрофу середины XIX века», — писал американский историк Шелби Фут.

Альтернативный исход конфликта — победа южной Конфедерации над правительством в Вашингтоне — изменил бы историю всей планеты. Аляска могла остаться навеки российской, а в первую экономику мира, возможно, выросло бы другое государство американского континента. Сами же Соединённые Штаты могли бы до конца XIX века разъединиться раз и навсегда. В 160-ю годовщину окончания американской усобицы предлагаем порассуждать о случившемся и несостоявшемся.

‍

Одна победа — и сразу несколько капитуляций

Гражданская война в США — это событие, у которого точно известно начало. 12 апреля 1861 года в Южной Каролине мятежники обстреляли островной форт Самтер, чей гарнизон хранил присягу федеральному правительству и отказывался сдать крепость самопровозглашенным на материке Конфедеративным штатам Америки (КША). Администрация президента Авраама Линкольна использовала инцидент как повод для военного похода против сепаратистов.

Однако, как часто бывало в мировой истории, планируемая точечная операция обернулась многолетней кровавой бойней. Бойней, которая стоила Штатам свыше 600 тысяч жизней (больше, чем США потеряют потом в обеих мировых войнах, Вьетнаме и Ираке вместе взятых) и у которой трудно определить окончательный финал. Американская традиция уделяет особое значение 9 апреля, Дню Аппоматтокса. В этот день в 1865 году в одноимённом городке в Вирджинии капитулировала Северовирджинская армия генерала Роберта Ли, ключевая сила конфедеративных войск.

К весне 1865-го стратегическое положение Юга было аховым. Мятежники контролировали меньше половины заявленной территории, притом рассечённой надвое силами противника. Но неутомимый Ли поначалу не желал сдаваться без боя. В первых числах апреля его войска оставили столицу КША Ричмонд и отходили вглубь подконтрольной территории. Командование южан надеялось там пополнить припасы и продолжать сопротивление.

Правда, противник не желал оставлять никаких шансов конфедератам. 6 апреля 1865-го генерал северян Филип Шеридан настиг отступающих южан близ Аппоматтокса, а спустя день там же соединились две армии США. 9 апреля штаб Ли попробовал контратаковать, но тут же вскрылось вопиющее неравенство сил. Прославленный полководец был вынужден пойти на предложение визави, федерального главкома Улисса Гранта, о безоговорочной капитуляции.

«Мне не остаётся ничего, кроме как встретиться с генералом Грантом, хотя лучше б мне умереть тысячью смертей» 

— Роберт Ли перед капитуляцией в Аппоматтоксе

Вечером того же дня свыше 28 тысяч солдат и офицеров Северовирджинской армии сложили оружие. Победители накормили побеждённых и распустили их по домам под честное слово больше не воевать против правительства США. И здесь нельзя не упомянуть об одном историческом курьёзе. Акт о капитуляции в Аппоматтоксе Ли и Грант подписали в доме местного бакалейщика Уильяма Маклина, там у южан стоял штаб.

Упомянутый бизнесмен раньше жил в другом вирджинском местечке, Булл-Ране. Там он в июле 1861-го застал первое крупное сражение Гражданской войны. Причём конфедераты и тогда выбрали особняк Маклина под свой штаб. Дому крепко досталось от федеральной артиллерии, после чего бакалейщик решил выбрать для жизни место потише и переехал в Аппоматтокс. Там он и встретил конец войны, чем породил расхожую у американских историков шутку: мол, война началась у Билла Маклина на заднем дворе, а закончилась у него же в гостиной. Но вернёмся от невезучего бакалейщика к солдатам в серых мундирах.

Формально капитуляция Ли не означала сдачи всех мятежных войск. Однако в остальных армиях Юга решение седобородого генерала расценили как прецедент, несмотря на призывы президента КША Джефферсона Дэвиса стоять до конца. 26 апреля 1865-го в Северной Каролине сдалась 50-тысячная группировка генерала Джозефа Джонстона. 26 мая в Техасе их примеру последовала и 20-тысячная армия Трансмиссисипского округа генерала Кирби Смита. Бойцы этого соединения были последними конфедератами, технически ещё способными вступить с федералами во что-то вроде фронтальных боевых действий. Поэтому в XXI веке большинство историков склонны считать именно 26 мая условной датой окончания войны.

Почему условной? Потому как на деле сдача мелких гарнизонов, партизанских формирований, флотских экипажей и индейских союзников КША растянулась до ноября 1865-го. Юридически же война закончилась лишь 20 августа 1866 года. Только в этот день президент Эндрю Джонсон, преемник трагически погибшего Линкольна, объявил: «Упомянутое восстание прекращено и мир, порядок, спокойствие и гражданская власть теперь существуют на всей территории Соединённых Штатов Америки». Но что же за пять лет до прокламации Джонсона разрушило этот самый порядок?

Война из-за рабства, но не против него

Велик соблазн свести причины Гражданской войны США к простой модели. Например, поставить во главу угла вопрос рабства: на Севере невольников не знали, на Юге же они служили фундаментом экономики. Позорное явление тормозило развитие всех штатов и портило мировой имидж их Союза. Но южане не желали добровольно освобождать рабов, вот центральной власти и пришлось прибегнуть к силе.

Можно, напротив, свести конфликт к защите локальной идентичности. Заявить, что политика пришедшей в 1861 году администрации Линкольна шла поперек не одного рабства, но и всей самобытности Юга. Угроза уничтожения нависла над всей местной культурой, сформированной вокруг плантационного сельского хозяйства. Поэтому южане и обособились мирным путём в отдельную Конфедерацию, и только агрессия Вашингтона вынудила их взяться за оружие.

На деле истина лежит посередине. Изначально президент Линкольн и его команда не желали уничтожения рабства как такового. На выборах-1860 программа их Республиканской партии не предполагала освобождения темнокожих. Речь там шла лишь о соблюдении запрета на работорговлю с Африкой (введенного еще в 1808-м) и недопущении невольничества в новых западных штатах.

Знаменитая президентская Прокламация об освобождении рабов вступила в силу 1 января 1863 года — т. е. спустя полтора года после начала войны. При этом особый пункт документа оговаривал, что рабовладельцев на подконтрольных Вашингтону территориях эта мера не касается. Вполне вероятно, что не погибни Линкольн при покушении 14 апреля 1865 года, он выбрал бы куда более мягкий вариант отмены рабства, чем это сделали его преемники.

«У меня нет никаких намерений прямо или косвенно вмешиваться в функционирование института рабства в тех штатах, где он существует. Я считаю, что не имею законного права делать это, и я не намерен поступать так»

— Авраам Линкольн, из инаугурационной речи, 4 марта 1861 года

С другой стороны, рабовладение в Дикси (как в ту пору собирательно называли штаты Юга) было невозможно сдержать в существующих рамках. Специфика плантаторских хозяйств требовала постоянного расширения земель. Больше того, сама местная верхушка нисколько не стремилась замыкаться в своих границах. В 1840–1850-х годах южные элиты неуклонно лоббировали три общефедеральные меры, неприемлемые для северных штатов:

— легальность рабовладения в новых штатах, создаваемых по мере экспансии США к Тихому океану. Небогатых северян эта амбиция демотивировала переезжать на запад в поисках лучшей жизни;

— признание невольничества во всём Союзе, включая те штаты, где от него отказались задолго до середины XIX века. От северян требовалось выдавать на Юг беглых темнокожих и отказаться от любой критики рабовладения;

— отмена заградительных пошлин на промтовары из Европы. Южане хотели торговать с Европой напрямую, нисколько не заботясь о молодой индустрии в других регионах США.

Казалось, что экономический расклад благоволил Дикси. Тогда северная промышленность едва вставала на ноги — большие деньги делали как раз южные штаты. Перед войной на будущую КША приходилось более 2/3 американского экспорта; прежде всего, за счет собранного черными рабами хлопка. Плантаторы держали в руках и ключевую политическую силу США тех лет — Демократическую партию.

Да, администрации в Вашингтоне сменялись каждые четыре года, но очередные хозяева Белого дома всякий раз прислушивались к голосам из Чарлстона, Нью-Орлеана или Атланты. Всё начало меняться в 1854 году, когда в висконсинском Рипоне группа разочаровавшихся в старых порядках деятелей создала новую Республиканскую партию. Повестка новой силы напрямую била по интересам Юга: она заявляла, что права Союза важнее вольностей отдельных штатов, а никакого рабства на Западе быть не должно.

Южане в своих газетах сперва потешались над «скопищем засаленных мастеровых, грязных механиков и мелких фермеров», но ещё до конца 1850-х республиканцы стали второй партией в США. А 6 ноября 1860-го их кандидат Авраам Линкольн уверенно взял президентские выборы (180 из 303 голосов выборщиков). Во многом уроженцу Иллинойса помогли дрязги среди оппонентов: ему противостояли сразу трое кандидатов, так или иначе отстаивавших права рабовладельцев. В Дикси после проигрыша сочли, что им без карманной администрации в Вашингтоне общий с северянами Союз больше не нужен.

Зимой 1861 года семь штатов т.н. «Глубокого Юга» — Южная Каролина, Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия, Луизиана и Техас — объявили сецессию. 4 февраля их представители провозгласили новую Конфедерацию. После событий 12 апреля 1861-го и фактического начала войны к КША примкнули ещё четыре штата (Вирджиния, Арканзас, Северная Каролина и Теннесси). Пытались отколоться и Миссури с Кентукки, да не успели: осенью 1861-го их превентивно оккупировала федеральная армия.

Спесивый Юг против подколодного Севера

Ретроспективно южный мятеж против федерального правительства выглядит изощрённым самоубийством: слишком неравны были военные ресурсы двух лагерей. Начать с того, что в КША жило почти вдвое меньше людей, чем в лояльных Союзу штатах: 9,1 против 22,1 миллиона человек. Притом треть от этих девяти миллионов составляли темнокожие — опасные для тыла и принципиально недопустимые на передовую с оружием в руках.

Конфедерация безнадёжно уступала США и по всем остальным важнейшим для войны показателям. В десять раз меньше объёмы промышленности, в четыре раза меньше собираемой пшеницы, в два с половиной раза короче железные дороги… Неудивительно, что в 1861–1865 годах солдаты-южане регулярно щеголяли без обуви в самодельных мундирах, а еду нередко «покупали» у врагов-северян. В перерывах между битвами конфедераты тайком выменивали провизию на табак — одну из немногих вещей, которая после обстрела фронта Самтер не стала на Юге дефицитом.

«Последние несколько лет я провёл на Севере. И я видел многое, чего никто из вас не видал никогда. Я видел тысячи иммигрантов, готовых за кусок хлеба и несколько долларов сражаться на стороне янки, я видел заводы, фабрики, верфи, рудники и угольные копи — всё то, чего у нас нет. А у нас есть только хлопок, рабы и спесь. Это не мы их, а они нас разобьют в один месяц»

— монолог Ретта Батлера из «Унесенных ветром»

Литературный персонаж в своей тираде всерьёз недооценил фактор «спеси» — другими словами, специфической южной ментальности. Здесь и крылось главное (если не единственное) преимущество Дикси над врагом. Рабами на Юге владело не больше четверти белых семей. Причем крупные плантаторы, хозяева 20 и более невольников, составляли около 1% от этой доли. Но все их соседи, от ремесленников и мелких фермеров до журналистов и адвокатов, привыкли мыслить по образу своих олигархов. Дескать, хло́пок — наш кормилец, рабство — основа нормальной жизни, любой, кто с этим не согласен — смертельный враг.

В конце 1850-х годов южные политики и газетчики успели накачать земляков токсичной пропагандой. Вопреки фактам заявлялось, что победа кандидата-республиканца на президентских выборах станет для старого доброго Дикси смертельной угрозой. Страшно представить, наглые «янки» объявят «негров» ровней белым и изымут частную собственность у законных владельцев! Остановить это безумие можно будет лишь сецессией, пускай и своё новое государство придётся защищать ценой войны.

Эти нарративы резко контрастировали с тоном северной прессы. Там в те же годы рассуждали, как бы избежать распада Союза и найти компромисс с беспокойными соседями. Многие газеты прямо обвиняли республиканцев в провоцировании южан на кровопролитие.

Неудивительно, что и затягивание конфликта обыватели в КША и США потом восприняли по-разному: первые — со стоицизмом, вторые — с явным возмущением. Дезертиры в армиях Союза исчислялись десятками тысяч, а их тылы сотрясала «медноголовая» фракция северной Демпартии. Противники Линкольна требовали немедленной отставки «узурпатора» и прекращения «негритянской войны».

Сами члены фракции предпочитали называть себя «демократами мира». «Медноголовыми» их окрестили сторонники президента в честь одноимённого ядовитого гада — получилось что-то вроде русской идиомы «змея подколодная».

Показательно, что крупнейший в США бунт против принудительного набора в армию — в Нью-Йорке в середине июля 1863-го — состоялся буквально через неделю после двух переломных побед союзных армий. 3 июля Потомакская армия генерала Джорджа Мида разбила мятежников у пенсильванского Геттисберга, а 4 июля Теннессийская армия генерала Гранта взяла важнейшую крепость Виксберг в Миссисипи. За два дня северяне вынудили южан бежать со своей территории и рассекли Конфедерацию надвое.

Уличные погромщики в Нью-Йорке не могли не знать об этих победах — телеграф исправно доносил до горожан фронтовые новости. Просто здесь слишком много людей при любых обстоятельствах не желало надевать синие мундиры. К слову, в начале войны нью-йоркские тузы открыто обсуждали вариант выйти из состава США, чтобы потом примкнуть к конфедератам на правах вольного города. Духа на такую авантюру у заговорщиков не хватило, но и надёжным тылом для воюющей армии их город так и не стал.

Как враги за Линкольна выборы выиграли

Однако могла ли южная солидарность воплотиться в военно-политическую победу? При определённом стечении обстоятельств — да.

Здесь стоит оговориться: американская война в силу своего запутанного хода (порядка 10 тысяч боестолкновений) богата эпизодами, которые спустя многие годы можно выдать за решающие. Приди бы вовремя такая-то дивизия мятежников на помощь окруженным товарищам или поведи бы такой-то полководец КША своих людей не справа, а слева от вражеских позиций — глядишь, и это бы генерал Ли потом принимал капитуляцию Гранта.

Начало этой увлекательной игре положил лично президент Конфедерации Джефферсон Дэвис. Ещё во время войны он утверждал, что всё могло закончиться за несколько месяцев. Мол, после первой же крупной битвы при Булл-Ране 21 июля 1861 года его генералам Джозефу Джонстону и Пьеру Борегару следовало добивать «янки». Но вместо стремительного марш-броска на Вашингтон, до которого оставалось каких-то 30 миль (около 50 километров) пара нерадивых военачальников выбрала почивать на лаврах в своем лагере.

Впрочем, современники сразу упрекнули Дэвиса в копиуме. Войска Джонстона и Борегара после Булл-Рана нуждались в отдыхе, а Вашингтон всё-таки охранял мощный гарнизон. Да и взятие вражеской столицы совсем не означало автоматическую капитуляцию федералов и признание ими независимости КША. Команда Линкольна понесла бы чувствительное поражение, но могла бы продолжить войну из условного Бостона или Филадельфии.

Не менее спекулятивно и утверждение, что ход войны могла бы переломить победа генерала Ли под вышеупомянутым пенсильванским Геттисбергом в июле 1863-го. Часто утверждается, что в случае такого триумфа Конфедерацию бы официально признали тайно помогавшие ей Британия с Францией. Дескать, европейцы отправили бы к мятежникам не только послов, но и свои экспедиционные корпуса, и всё закончилось бы как за восемь лет до того в Крыму. Но в реальности тому нет никаких подтверждений.

Как раз кровавый опыт крымской кампании заставил Париж с Лондоном быть осторожнее в вопросах заморских «спецопераций». К тому же по имиджу конфедератов ощутимо ударила вступившая в силу линкольновская Прокламация об отмене рабства.

Из борцов за свободу родных краёв южане в глазах иностранцев превратились в защитников рабства, а этот институт в Европе середины XIX века совсем не жаловали; собственно, с этим расчётом Линкольн и утвердил роковой для врагов документ. Наконец, непонятно, почему англичан с французами должна была так впечатлить победа генерала Ли именно под Геттисбергом, малопримечательным фермерским посёлком — к тому моменту вирджинец уже жестоко бивал северян в самых разных точках на карте Америки.

Парадокс, но политически КША могли победить в конфликте летом-осенью 1864 года, когда в военном отношении у них не осталось никаких сильных карт. Дело в том, что на Севере тогда общество в очередной раз скатилось к антивоенным настроениям: прошлогодние победы под Геттисбергом и Виксбергом не принесли немедленных плодов. Федеральные войска из месяца в месяц впустую ходили в «мясные штурмы» двух ключевых южных городов, Ричмонда и Атланты. Ничего хорошего не происходило и в тылу: росли лишь налоги, инфляция и преступность.

На таком фоне идея республиканцев подвести Линкольна в ноябре 1864-го ко второй каденции выглядела безнадежной авантюрой. В США той поры переизбирать действующих глав не любили в принципе — последний такой прецедент относился аж к 1832 году. Очевидцы склонялись, что если «медноголовая» Демпартия выставит сколь-нибудь убедительного кандидата, то он легко победит инкумбента и потом заключит «почётный мир» с КША.

Однако в безнадёжной ситуации Линкольна спасли собственные враги. В июле 1864-го президент южан Дэвис счёл действия своих войск в Атланте слишком пассивными и назначил там нового командующего, своего наперсника Джона Худа. Безрассудный генерал, стремясь оправдать доверие патрона, повёл солдат в контрнаступление. Непродуманная операция с треском провалилась, и 2 сентября опозоренный Худ сдал Атланту противнику.

Команда Линкольна ликовала: наконец-то крупная победа и как раз за два месяца до исторического голосования. В КША же новости из Джорджии совершенно уместно восприняли как начало конца.

«Разве это не жестоко, что борьба миллионов людей, жертвующих своими жизнями, должна закончиться ничем, должна закончиться гибелью всех нас ради того, чтобы потакать жалким пристрастиям и антипатиям одного человека [президента Дэвиса]?»

— южная газета Richmond Examiner после сдачи Атланты

Параллельно Белому дому помогли и «медноголовые». В августе 1864-го Демпартия перед выборами приняла резко расистскую и откровенно проконфедеративную программу. Но своим кандидатом оппозиция выставила не самого подходящего человека — генерала Джорджа Макклеллана. Будучи личным недругом Линкольна, офицер открыто стоял за восстановление единых США.

Протестную аудиторию Макклеллан не убедил и 8 ноября потерпел жестокое поражение на избирательных участках: 21 — 212 по голосам выборщиков в пользу Линкольна. До капитуляций Ли, Джонстона и Кирби Смита оставалось всего полгода.

Аляска наша, Штаты — разъединённые, а Бразилия — сверхдержава?

И всё-таки: а что, «если бы»? Ведь в момент истины Гражданской войны от конфедератов требовалось просто не совершать грубых ошибок и затянуть ход боёв на полгода-год. В конце концов, сам Линкольн тяжёлым летом 1864-го не исключал компромиссов с южанами и даже тайно отправлял своих эмиссаров к надменному Дэвису (тот поставил предварительным условием полное освобождение заявленной территории КША).

Предположим, что в 1864 году в Америку прилетел бы чёрный лебедь. Не то Дэвису хватило б ума не трогать Атланту, не то Линкольна забаллотировали б его противники внутри Республиканской партии, не то генерал Ли совершил бы очередное чудо и отбросил северян от Ричмонда. Как бы то ни было, Вашингтон бы признал существование Конфедерации — хотя бы в урезанных границах.

В такой виртуальной реальности 1870-е и 1880-е годы для американского Юга (точнее, для его белых жителей) сложились бы явно лучше, чем в известной нам истории. Бывшие мятежники не узнали бы тягот пролоббированной радикалами-республиканцами Реконструкции, десятилетий экономической депрессии и культурного шока от закреплённого в федеральной конституции равенства рас. Да, какое-то время ушло бы на зализывание ран: объёмы в одной лишь ключевой отрасли, хлопководстве, за годы войны сократились в Конфедерации впятеро. Но конфедераты могли подбить баланс ловкой аннексией — например, отобрав Кубу у одряхлевшей Испании; такую идею на Юге обсуждали ещё в 1850-х годах.

Впрочем, едва ли победившие КША стали бы по-настоящему грозной империей, которая потом подчинила бы себе и северные штаты, и страны Центральной Америки.

Для таких триумфов южанам потребовалось бы отказаться от шаткого конфедеративного устройства и провести индустриализацию. Но обе этих идеи выглядели для спесивых плантаторов возмутительной ересью. Так что к концу XIX века Конфедерация на фоне падения мировых цен на хлопок прочно угодила бы в полосу стагнации — если бы только там не возникли новые элиты, жаждущие коренных реформ (прежде всего, отмены рабства).

Не сильно лучше дела бы шли и на Севере. После бесславно проигранной войны преемники Линкольна (физически живого, но политически — абсолютного трупа) ощутили бы себя скованными по рукам и ногам. С огромной вероятностью они не купили бы Аляску у Российской империи. Соответствующая сделка 1867 года и в реальной истории встретила неодобрение граждан. А после проигранной войны никакой американский политик не пошёл бы на такую глупую затею — пытаться «перебить» утраченные поля и сады Юга стылым заполярным полуостровом. Аляска осталась бы российской, и золотые жилы Клондайка могли бы открыть внезапно отправленные на далёкую землю императорские геологи.

А вот «янки» лишились бы в лице Дикси надёжного поставщика сырья и рынка сбыта для своей промышленной продукции. Так что никакого Gilded Age, залога будущей сверхдержавы, в этой ветке истории бы не состоялось. Наверняка послевоенные Соединённые Штаты трясло бы и политически: старые партии и федеральные органы потеряли доверие, а рабочие с головой ушли в новомодные марксизм с анархизмом. Власти штатов при любом споре с Вашингтоном держали бы в уме прецедент 4 февраля 1861 года. Не исключено, что до 1900 года на политической карте мира появились бы суверенные Калифорния, Вермонт или Юта, а «обрубок» США сжался до Новой Англии.

Северные и южные наследники некогда Соединённых Штатов едва бы жили между собой в мире. На каких бы условиях в 1864 году ни договорились о «разводе» посланники Ричмонда и Вашингтона, впоследствии между ними точно бы вспыхивали новые конфликты — беднеющим плантаторам требовалось бы отбирать у северных переселенцев новые земли, чтоб хоть как-то удержаться на плаву. Европейские иммигранты в таких условиях не стремились бы в бывшие США: капиталов там не наживёшь, а вот в любую из действующих армий загремишь запросто — делить очередную Неваду с Аризоной. Уж лучше ехать в Канаду или Бразилию с Аргентиной: там не воюют, а земель и богатств там не меньше.

Конечно, за годами упадка и раздоров неизбежно последовали бы стабильность и новый подъём. Возможно, в XX веке примирившиеся Штаты частично наверстали бы упущенное и снова стали магнитом для миграции и капиталов. Но это неизбежно была бы совсем другая страна в совершенно ином незнакомом нам мире.

‍

Основные источники статьи:

●   Гайворонский К. «Атланта наша!»: как президент Линкольн едва не проиграл выборы и гражданскую войну;

●   Латов Ю. Новая экономическая история Гражданской войны в США и ликвидации экономического рабства;

●   Макферсон Дж. Боевой клич свободы: Гражданская война в США 1861–1865 годов;

●   Маль К. Гражданская война в США;

●   Попов А. Свобода, дарованная необходимостью: как в США отказались от рабства;

●   Римини Р. Краткая история США;

●   Типпот С. США. Полная история страны.

‍

На главном фото - кадр из фильма «Унесенные ветром» (1939)