Правда против патриотизма: дневник Марты Хиллерс “Женщина в Берлине”

Судьбой Марты Хиллерс и её книгой "Женщина в Берлине" я заинтересовался, занимаясь более широкой темой — массовым насилием советских солдат в отношении немецких, и не только, женщин и детей в конце Второй мировой. Эта книга — рассказ немецкой журналистки о том, что произошло с ней и множеством других немецких женщин в конце апреля-июне 1945 года. О жизни в разбомбленном и разорённом городе, в котором женщины побежденной страны стали добычей победителей. Всё это время она вела дневник. 

В 1954 году Марта опубликовала его в США под псевдонимом на английском языке. Книга неважно продавалась и особого успеха не имела. В 1959-м также под псевдонимом она была издана в Германии. 

В ГДР анонимную авторку обвинили в том, что она а) «опорочила честь немецких женщин» и б) занимается антикоммунистической пропагандой. Весьма продуманные обвинения, с учётом того, что отрицать изложенные в этих мемуарах факты в Германии, конечно, никто не решился бы, поэтому решили обвинить в безнравственности и антикоммунизме.  

В 1950-х Марта вышла замуж и уехала в Швейцарию. От предложений переиздать её мемуары она категорически отказывалась до конца своих дней. Вновь они увидели свет только через два года после её смерти — в 2003 году и сразу стали бестселлером. В 2008 году по мотивам её дневников в Германии был снят художественный фильм, в котором снялись в том числе и российские актёры, например, Евгений Сидихин. 

В 2019 году книга Марты Хиллерс была опубликована в России малоизвестным белгородским независимым издательством «Тотенбург»,

а уже в ноябре 2021 года, за три месяца до широкомасштабной агрессии путинской России против Украины, она была запрещена как “экстремистский” материал. 

К моменту, когда я начал знакомиться с воспоминаниями Хиллерс, я уже прочёл мемуары советского ветерана Второй мировой Леонида Рабичева «Война всё спишет». И это гораздо страшней. Это большой рассказ о его жизни, в котором есть и страницы, посвящённые теме, отражённой и в дневниках Марты. То же, только взгляд с другой, советской, стороны. 

К этим мемуарам советского офицера мы ещё вернемся, а пока лишь скажу, что даже после них книга Хиллерс — чтение не для слабонервных. Это документ эпохи, сильный и тяжёлый. Он интересен в том числе и тем, что Марта была одной из многих. Это как дневник ленинградской девочки Тани Савичевой — записки одного человека, служащие наглядной иллюстрацией громадной человеческой трагедии под названием Блокада Ленинграда. 

Оба дневника — зеркала, в которых отразилась страшная реальность той войны. Только Таня Савичева, дневник которой фигурировал в качестве одного из доказательств преступлений германского нацизма во время Нюрнбергского процесса, была, по сути, канонизирована, причислена к лику советских мучеников. А Марту Хиллерс, наоборот, обвинили во всех смертных грехах. И блудница она, и антикоммунистка, и вообще «ничего не было». Ни фактов, которые она описывает, ни её чувств, ни её самой. На последнем особенно настаивают критики из современной России. А ещё, с их точки зрения, книга слишком хорошо написана и отредактирована (“кинематографична”). Подумать только! Авторка, будучи журналисткой, перед тем, как отдать свои записки в печать, литературно их обработала. Неспроста это, неспроста…

Помимо этого, авторы практически всех российских рецензий на эту книгу обвиняют Марту Хиллерс в том, что она была «нацисткой». Из чего читатель, естественно, автоматически должен заключить, что и жалеть её нечего. «Нацистку» изнасиловать не грех.

А впрочем, с точки зрения провластных российских историков, никаких изнасилований со стороны советских военных тогда в Германии не было.

Что ж, после издания воспоминаний Рабичева (а были и другие свидетели с советской стороны: Лев Копелев, Михаил Коряков, Наталья Гессе, Захар Аграненко, не говоря уже о зарубежных исследователях этой темы), вопрос «было или не было» для любого вменяемого человека закрыт. Можно призывать не говорить об этом, как умоляла  Рабичева его подруга, поэт, прозаик и журналистка Ольга Ильницкая: «Я не желаю слушать это, я хочу, чтобы вы, Леонид Николаевич, этот текст уничтожили!». Но отрицать нельзя. 

Будучи уже очень пожилым и больным человеком, ветеран нашел в себе силы, чтобы не пойти на уговоры и не уничтожить эту часть своих воспоминаний. Для Рабичева, как можно понять, это было покаянием в тяжком грехе, с которым он не мог закончить свой жизненный путь… Пусть и не такой страшный, как у майора А., который выстраивал своих подчинённых во дворе штаба (!): штаны спустить, вперёд!... А потом застрелил двух многократно изнасилованных и изувеченных девочек — двух сестер, которые пришли к советским военным просить помощи, потому что потеряли во время депортации из Восточной Пруссии родителей и брата. 

Нет, личный грех самого Рабичева был поменьше. Не бил, не калечил, не убивал, но... Тоже поучаствовал. Не устоял, когда боевые товарищи подначивали "на слабо": что же ты, не мужик?! У него, как и у других советских военных в Восточной Пруссии, выбор тогда был широкий. У немецких женщин выбора не было. 

Он не мог уйти, не рассказав обо всём этом.

Из книги Леонида Рабичева «Война все спишет»: 

«…войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком – старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно, по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад.

Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.

Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.

Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.

Нет, не круговая порука и вовсе не месть проклятым оккупантам этот адский смертельный групповой секс.

Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы.

Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не всё спишет. Полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков».

Мемуары Рабичева - это свидетельские показания, изложенные очевидцем и участником. Это было! Отрицать это могут лишь те, чья система ценностей смещена в сторону аппарата насилия и принуждения. Те, для кого патриотизм выше правды и заменяет её.

То, что записывала в своем дневнике Марта Хиллерс, по прочтении воспоминаний Рабичева, может показаться кому-то и не таким страшным. Но ужас, пережитый этой женщиной в Берлине 80 лет назад, всё равно душит.

Прежде чем рассказать об этой книге, обращу внимание вот ещё на что. Современные российские «опровергатели» обвиняют Марту Хиллерс в том, что она была якобы нацисткой, поскольку писала материалы для некоторых немецких газет того времени. Никаких цитат, подтверждающих эти обвинения, не приводится. 

В 16 лет, то есть в 1927 году, Марта пытается найти свое место в бурлящей политической жизни Германии. Множество разных партий Веймарской республики — от нацистов до коммунистов, все кричат, у всех своя правда. В начале 30-х Хиллерс становится активисткой Коммунистической партии Германии. В 1932-33 годах, 21-летней девушкой она поехала в СССР и была рекомендована Центральным Комитетом КПГ для перевода в КПСС в качестве кандидата. Причем рекомендацию ей дал один из самых радикальных немецких коммунистов того времени, член Союза Спартака Макс Бартель.

Один из современных российских «разоблачителей» написал в любимой газете Путина «Комсомольской правде» рецензию на эту книгу под характерным заголовком: «Миллионы изнасилованных немок» добрались до России». И это при том, что в воспоминаниях Марты про «миллионы изнасилованных немок» ничего не говорится. 

Кроме прочего он пишет:

‍«В 20-х реальная Марта была пламенной коммунисткой, бывала в СССР, учила русский язык. Рекомендацию в Имперский союз немецких писателей ей дал Макс Бартель, один из видных вождей «спартаковского движения» и первых членов Компартии Германии. Но позже Бартель стал одним из самых известных перебежчиков от «красных» к «коричневым». В 30-х в Германии таких называли «бифштексами» – «снаружи коричневый, внутри красный». Вместе с ним перебежала и Марта».  

На не слишком посвященного в события того времени обывателя это «разоблачение» должно произвести сильное впечатление.  Между тем, компартия Германии в 1920-х и начале 1930-х годов активно перенимала националистические и антисемитские лозунги нацистов. Этим не пренебрегал в том числе и лидер немецких коммунистов, протеже Сталина Эрнст Тельман.

Обвинять часть немецких коммунистов, в том, что они в какой-то момент после всех этих неоднократных колебаний «партийной линии» КПГ от интернационализма к нацизму и обратно, перешли в НСДАП, может только невежда или тот, кто занимается сознательными подтасовками. Не говоря уж о том, что левую часть Национал-социалистической партии Германии в лице братьев Штрассеров и Рэма вообще было сложно отличить тогда от коммунистов из-за социальной и антикапиталистической риторики. 

Что касается Марты Хиллерс, то никаких подтверждений того, что она стала членом нацистской партии, нет. Да, после прихода нацистов к власти она продолжила работу в качестве журналистки, но никаких пропагандистских материалов она, судя по отсутствию таковых, не делала.  

Режим Гитлера предоставлял пишущим людям определенные ниши, в которых они могли «отсидеться», не сильно замаравшись работой на Рейх. 

В частности, Марта писала для студенческого журнале «Помогите мне!». С апреля 1945 она стала сотрудницей ещё одного молодежного журнала — Ins neue Leben («В новой жизни»). Из её дневников первых недель после поражения гитлеровского режима не видно, что её каким-то образом волнует необходимость оправдываться за свою работу на него. Напротив, в одном месте она посмеивается над дамой, которая в ужасе от того, что ей такая процедура предстоит.

Больше того. Все, кто работал в пропаганде Третьего рейха, небезосновательно считались соучастниками нацистских преступлений. Как минимум к ним применяли «запрет на профессию» — они не имели права заниматься преподавательской деятельностью и журналистикой. Хиллерс же не просто продолжила работать в СМИ, но еще и стала главным редактором молодежного журнала Ins neue Leben в 1948-50 гг.

Ещё одно подозрение, высказываемое в адрес мемуаров Марты со стороны российских критиков, состоит в том, что рукописный вариант её дневников якобы никто не видел. Это ложь: и рукописный, и машинописный варианты её дневников хранятся сегодня в в Мюнхенском институте современной истории и доступны для исследователей. Аутентичность рукописи, как и то, что первая машинописная версия её дневника была отредактирована ею лично, а не некими третьими лицами, доказана серьёзными экспертами. 

А теперь о содержании этой книги.

Дневник Марты Хиллерс — это история женщины, оказавшейся в центре исторического водоворота, не потерявшей при этом способности к саморефлексии и обобщениям, пытающейся разобраться в том, что произошло с ней и вокруг неё. Это записки одной из многих. Не случайно название её книги буквально можно перевести как «Одна женщина в Берлине» («Eine Frau in Berlin»). Одна в обоих смыслах. И в том, что рядом с ней в тот момент действительно не было никого из близких, и в том, что она оказалась одной из многих миллионов других немецких женщин того времени, которые, как и она, могли рассчитывать только на себя и на милость победителей.

Хиллерс разворачивает перед глазами читателя целую галерею портретов: соседей, мужчин, женщин, советских военных. Последние, кстати, очень разные и она не перестает удивляться этому. Среди них и подонки-насильники, и добродушно-веселые, и безукоризненно вежливые, воспитанные и образованные офицеры, в общем, всякие. 

Дневниковые записи начинаются 20 апреля 1945-го. Война входит в Берлин, раскаты взрывов всё слышней. Жизнь в огромном городе понемногу умирает. Проблемы с газом, электричеством, водой. Чем ближе война, тем эти блага цивилизации эпизодичней, а затем исчезают совсем. Горожане прячутся по подвалам. Замирают телефоны, радио, перестают раздаваться даже заменители газет — информационные листки, которые последние дни правительство печатало на одной стороне влажной бумаги. Отсутствие хоть какой-то информации о происходящем пугает не меньше, чем отсутствие света и воды.

Остаются только слухи. Знакомый пекарь: ‍

«Если они придут, они унесут из домов всё съестное. Они ничего не оставят нам. Они постановили, что немцы должны голодать 8 недель. В Силезии все бегут уже в леса и копают корни. Дети умирают. Старики питаются травой, как животные».

Несмотря на голод, холод, отсутствие света, ирония не покидает Марту:

‍«Вот он, глас народный. Никто ничего не знает. Газета «Фолькише Беобахтер» больше не лежит на лестнице. Никакая госпожа Вайер не приходит и не зачитывает мне на завтрак полосы про изнасилования: «70-летнюю старуху изнасиловали. Монахиню изнасиловали 24 раза». (Кто это считал?) И всё это крупным шрифтом в заголовках. Должны ли они воодушевлять, например, мужчин Берлина защищать женщин, а нас защищаться? Смешно. Единственный результат такой информации, это то, что тысячи беспомощных женщин и детей на скоростных магистралях потянулись на запад, где они могут умереть с голоду или погибнуть под авиаударами. При чтении этого глаза госпожи Вайер всегда делались круглыми и блестящими. В них появлялся то ли ужас, то ли бессознательная радость, что сама она с этим не сталкивалась… Но газет не было уже с позавчерашнего дня. Радио мертво уже четыре дня».

Конец войны застает Хиллерс в маленькой квартирке, расположенной в мансарде, стены ее протекают. Хозяин квартиры — бывший коллега Марты. Где он сейчас, она не знает. Не так давно его призвали в армию, последний раз он дал о себе знать из Вены, где находился на распределительном пункте. 

Жизнь в осажденном городе обостряет в человеке инстинкты. Главное чувство, которое Марта испытывает сейчас — это чувство голода. Еды все меньше и она всё хуже. Картошка со вкусом картона, остатки сыра и горбушка хлеба — это завтрак. Картошкой и разваривающейся в кисель перловкой живот набить можно, но чувство голода, помноженное на страх, что и этого скоро может не быть, оттого не проходит.

27 апреля в подвале, где во время штурма города прячутся жильцы дома, и где теперь почти постоянно живет Хиллерс, появляется первый русский солдат. Парень деревенского вида. Марта освежает свои познания в русском, спрашивает, чего он хочет. Парень молчит. Она протягивает ему тарелку супа из перловки. Он качает головой. Чего же он хочет? Парень ухмыляется: «Шнапс». Нет-нет, здесь водки нет, машут жильцы. Он удаляется.

Марта выходит за ним на улицу. Везде русские солдаты. Вот несколько человек осваивают украденные где-то велосипеды. Ездить на них они не умеют, помогают друг другу, во что-то постоянно врезаются, что их очень веселит. Повсюду много лошадей. Двое солдат просят Марту показать, где здесь ближайшая колонка — их лошади хотят пить. Марта ведет их. Завязывается вполне дружеский разговор. Парни пытаются узнать, замужем ли девушка, и если нет, не хотела бы она выйти замуж за кого-то из них. После отрицательного ответа нехитрое сватовство заканчивается. 

Другие молодые русские солдаты, встретившись с Мартой глазами, опускают их. Но вот подходит неприятный подвыпивший тип. Предлагает пройти с ним во двор. За наручные часы. У него их две пары. С помощью новых русских друзей-коневодов ей с трудом удается отвязаться от него. Как только Марта возвращается к себе в квартиру, за ней приходит белый как мука пекарь. Русские солдаты пристают к его жене. Марта единственная, кто говорит по-русски в этом доме, все обращаются к ней, как к переводчице. Она спускается в подвал и видит, что трое солдат обступили дородную пекаршу. Полные женщины им особенно нравятся. Патриархальные крестьянские представления о женской красоте. 

Марта выскакивает на улицу. Увидев первого встречного русского офицера, умоляет его о помощи. Тот идёт с ней в подвал, долго уговаривает солдат оставить пекаршу в покое. После того, как солдаты выходят из подвала, он удаляется. Жильцы запирают подвал изнутри. Марта стучит и кричит, но они не открывают. Она остается одна на темной лестнице, двое солдат, которых удалось вывести из подвала, теперь переключились на Марту. На нее нападают, рвут на ней одежду. Пока один насилует ее, другой стоит на шухере — смотрит, как бы кто не увидел. Потом меняются местами…

В Берлине еще идут бои, но отношение к женщинам здесь, в столице Германии, всё же несколько иное, чем в Восточной Пруссии или Силезии. Четыре месяца ада, когда советские войска только вошли на территорию Германии, позади. Информация о массовых изнасилованиях и убийствах женщин, стариков и детей доходит до мировой общественности. 

В начале апреля 1945 выходит указ Сталина о наказаниях за подобного рода преступления. Вплоть до расстрела. По этой причине советские солдаты теперь выходят на охоту, когда стемнеет, стараются не попадаться на глаза начальству. Прежде чем начать домогаться, интересуются возрастом девушки — за насилие над несовершеннолетними спрос особенно жёсткий. Через некоторое время на дверях домов появляются объявления на русском и немецком языках, в которых говорится о запрете врываться в квартиры обывателей. 

Однако вал преступлений подобного рода одним указом Сталина и даже показательными расстрелами виновных остановить невозможно. 

Этой же ночью в квартиру вдовы, у которой теперь живет Марта после того, как рядом с ее мансардой разорвался снаряд, врываются четверо русских солдат… Ещё одно изнасилование. Правда, насильник на этот раз один. Он уносит на руках свою жертву в другую комнату. Утром представляется: Петька. Огромный, широкий как шкаф парень, сибиряк. Обещает прийти вечером ещё раз. Между тем вдову, пятидесятилетнюю даму той же ночью тоже кто-то изнасиловал. В темноте было не разглядеть лица нападавшего — какой-то мальчишка, совсем неопытный. 

Вечером возвращается огромный Петька и уверяет Марту, что всё это время думал только о ней. Час от часу не легче, думает она, Ромео мне только сейчас и не хватало!

Через три дня в квартиру вдовы вламываются с автоматами наперевес ещё два русских солдата. Ещё одно изнасилование. Марта больше так не может. Она приняла решение. Ей нужен кто-то старший среди этой банды военных, кто защитит её от других. 

Долго искать не пришлось. Во дворе их дома — целый лагерь русских. Украинец Анатолий. Старший лейтенант, деревенский здоровяк, до войны заведовал в колхозе молочной фермой. Дружелюбен, к Марте относится хорошо. На некоторое время он действительно становится стеной, которая ограждает её от других русских военных.   

Анатолий приводит своих однополчан. В квартире вдовы теперь что-то вроде офицерского клуба. Какие разные лица, удивляется про себя Марта. 

Вот Ваня. Ему всего 16. Уже сержант, очень серьезный, изо всех сил помогает вдове, моет посуду. Оставшись наедине с Мартой, признается ей: «Мы злые люди. И я плохой, потому что вокруг — зло». Сам он молодец. Когда кто-то из советских военных в очередной раз пытался ворваться в эту квартиру, Ваня направил на него автомат, выпроводил за дверь.

А вот харьковчане Гриша и Саша. Дружелюбные ребята. Гриша — в прошлой жизни бухгалтер. Квартирант вдовы господин Паули, которого все принимают за ее мужа, тоже, оказывается, бухгалтер. На радостях они выпивают с Гришей за интернационал бухгалтеров. Господин Паули в восторге. «Какой жизненный сок, какая сила в этих русских!», — кричит он, обнимаясь с Гришей.

В квартире вдовы, двери которой не запираются в силу того, что замки в них выбиты солдатскими прикладами, появляется новое лицо. Это Андрей, в мирной жизни он был школьным учителем. Андрей — ортодоксальный марксист. Начитанный, хорошо разбирается в политике и экономике. Он винит в войне не лично Гитлера, а капитализм, который породил Гитлера и горы оружия. Андрей считает, что немецкая и русская экономики дополняют друг друга, и Германия, построенная по социалистическим принципам, могла бы стать натуральным партнером России. 

Марта отдыхает с этим парнем душой, благо он единственный, кто не интересуется её телом. Кажется, он ни разу не взглянул на неё, как на женщину. Она интересна ему только как умная собеседница. Когда Андрей у них, ведёт ли свои разговоры о политике, экономике или просто о чём-то человеческом, или, сидя за столом, тихо пишет какие-то отчеты, она чувствует себя спокойней. Вдова тоже полюбила его и бросается ему на шею, как родному, когда он у них появляется.

Тем временем Анатолия переводят в штаб. У Марты он появляется всё реже, а затем его и вовсе направляют в другой город. 

Ещё до того, как Анатолий окончательно исчез из её жизни, в квартире вдовы появляется новый офицер, майор. Его к ним привёл белобрысый, раненный в ногу лейтенант, который прошлой ночью взял её силой. Теперь он знакомит её с майором. А где Анатолий? Он больше не придет. У Марты ощущение, что её передают, как вещь.

Впрочем, майор — сама воспитанность и предупредительность. Ходячий учебник хорошего тона. Осведомляется, не слишком ли он назойлив и всем своим видом показывает, что готов уйти, если он ей в тягость. Нет, не в тягость. У Марты нет выбора. Она строит на него свои планы. Чтобы выжить сейчас, ей нужен кто-то, кто сможет её защитить. 

Майор ей даже симпатичен. Вежлив, интеллигентен, доброжелателен, тактичен. Несмотря на раненое колено, хорошо танцует. К тому же у него прекрасный слух. Марта поражается, как он играет на губной гармошке самые разные произведения, в том числе классику. В то же время Марта уверена: если она потребует, чтобы майор убрался, он сделает это незамедлительно. Но сейчас она не может быть одна. 

Она прислушивается к своим чувствам. Нет, это не любовь. Какая любовь в ситуации, когда у тебя нет выбора, когда ты под прессом необходимости? Ей просто нужен сейчас тот, кто защитит ее от очередного насилия. Желательно такой милый и интеллигентный, как майор. И да, майор, как и его сослуживцы, приходят к ним в гости не с пустыми руками: хлеб, селедка, водка — это то, что они приносят постоянно и в больших количествах, то, что нужно для физического выживания.

«Проституция ли это?» — спрашивает себя Марта. Вероятно, да. Она никогда не занималась этим раньше. Но сегодня её тело не принадлежит ей, а душу из него будто кто-то вынул. Она вынуждена продавать себя, чтобы выжить. 

Есть ли у неё другой выход? Возможно, но он гораздо страшней. Рыжую Эльвиру, служащую ликерного завода изнасиловали не меньше 20 солдат. Потом они отпустили ее, предварительно сняв с неё ботинки. Она шла после этого босиком со своим шефом к дому Марты по щебню и осколкам разбитого стекла через весь город. 

«Всем этим мы обязаны нашему вождю», — записывает Марта. 

А вот ещё двое русских солдат. Один пожилой, другой — семнадцатилетний юноша, бывший партизан, примкнувший к советским войскам на западном направлении. Они пришли к фрау Леманн, у которой, как они узнали, двое маленьких детей. Принесли для них шоколад. Семнадцатилетний смотрит на Марту и просит её перевести, что немецкие офицеры в его деревне закалывали детей, разбивали их головы о стены. 

Прежде чем перевести, Марта спрашивает:

– Это правда? Вы свидетель?

Он, строго: 

– Да. Дважды сам видел. 

Госпожа Леманн: «Не верю! Наши солдаты? Мой муж? Никогда!».

«Молчание. Мы все пристально смотрим перед собой. Немецкий младенец, ничего не подозревая, кусает чужой указательный палец, вякает и пищит». 

«У меня комок в горле», — пишет Марта. 

…

Хиллерс не искала славы и популярности. На это указывает то, что в своем повествовании она поменяла не только своё имя, а также имена людей, о которых писала, но даже названия улиц и района Берлина, в котором находился дом, где она тогда жила. Она изменила даже собственную внешность, из шатенки превратив себя в блондинку. Она точно не пыталась, как сказали бы сегодня, «хайпануть» на своих страданиях. 

Марте просто нужно было высказаться, поделиться с другими тем, что пережила сама и что пережили сотни тысяч других немецких женщин того времени. Почувствовать если не сострадание, то хотя бы понимание. Увы. При жизни она не получила от своей страны ни того, ни другого. Последующие полвека она прожила со своей болью тихой частной жизнью, закрывшись от этого мира в Швейцарии, возможно пытаясь вычеркнуть эти воспоминания из своей памяти. Удалось ли ей это — теперь уже никто не узнает.

‍

На главном фото – кадр из фильма "Безымянная – одна женщина в Берлине" (2008)