Фото из личного архива Максима Новичкова
Фото из личного архива Максима Новичкова
Наш сын не может ходить и говорить, но своей улыбкой он освещает всё вокруг. Ради этой улыбки мы бежали: сначала от войны и репрессий, потом — от судьбы, которая в России слишком часто оказывается смертным приговором для таких детей.
Мы покинули Россию, спасаясь от политического преследования. Несколько лет прожили в Черногории, где я продолжал оппозиционную деятельность — и именно там нас настигли новые угрозы, слежка и, в конце концов, физическое нападение. В 2023 году мы были вынуждены бежать снова - на этот раз в Соединённые Штаты. Здесь мы впервые почувствовали, что можем дышать свободно. Но даже сейчас нас преследует страх, от которого не спасают границы: если с нами что-то случится, наш сын с тяжёлой инвалидностью может быть депортирован. А для него возвращение в Россию — это почти гарантированная дорога в психоневрологический интернат, где дети-инвалиды нередко умирают от голода и системного безразличия.
До эмиграции я в течение многих лет открыто выступал против политики Владимира Путина. С 2012 года участвовал во многих ключевых протестных акциях — от поддержки Pussy Riot у Хамовнического суда в Москве до антивоенных акций, которые мы организовывали уже в Черногории. Мы выступали против коррупции, фальсификаций на выборах, репрессий, отравления и ареста Навального, а позднее — и против войны, развязанной Кремлём против Украины. Я был участником Форума Свободной России, а моя супруга помогала украинским беженцам. Угрозы поступали регулярно, но мы старались не придавать им значения — до тех пор, пока в 2023 году на меня не напали. Именно тогда мы поняли: оставаться в Черногории — уже небезопасно.
Последней каплей стало осознание, что теперь в опасности оказалась не только моя жизнь, но и жизнь моей семьи. Когда в российском консульстве тебе говорят «Подумайте о детях» — это уже не предупреждение. Это приговор. Мы не могли рисковать. Тогда и было принято решение бежать — в страну, где закон по-прежнему что-то значит. Мы выбрали Соединённые Штаты.
Почему именно США? Потому что здесь права человека — не совсем формальность. Здесь, хоть и медленно и «со скрипом», но, работает правовая система, здесь не убивают за слова. В этой стране мы обрели то, о чём не могли мечтать в России: возможность просто жить. Но даже здесь у нас нет главного — уверенности в будущем. Уверенности, что наш сын останется в безопасности. Что он не окажется один — забытый, беззащитный, возвращённый туда, откуда мы бежали ради него.
Одни боятся боли, другие — нищеты, изгнания, смерти. Но есть страх особый — он не кричит, он просто живёт в груди и сжимает её изнутри. Это страх за того, кто не сможет защитить себя сам. Мой страх — это за Давида. В России у детей, как он, почти нет шансов. Достаточно просто знать, что происходит с теми, кто оказывается в интернатах.
В 2023 году в Петербурге в Психоневрологическом интернате №10 за короткое время умерли семь детей и молодых людей с тяжёлыми нарушениями развития. Все — от истощения, от голода, от того, что за ними просто перестали ухаживать. Один из них — Алексей Дельвари — умер в одиночестве на больничной койке, потому что интернат не прислал за ним машину. Ещё одна девочка, Настя Немцова, лежала привязанной поперёк кровати. Её вес — 14 килограммов. Её не трогали неделями, потому что «некому».
Для России это — не исключение. Это — система!
Нам не нужно рассказывать, что ждёт Давида в случае депортации. Мы знаем. И мы боимся. Мы боимся не за себя — за него. Он улыбается. Он живёт. Но если его вернуть в Россию — его просто не станет.
Он ходит в американскую элементарную школу. Не просто ходит — а учится, развивается, общается. В классе с ним работают ассистенты, которые помогают ему во всём: от передвижения до участия в уроках. Он использует специальное оборудование, чтобы общаться — нажимает кнопки, выражает желания, реагирует на задания. Его программа индивидуальна — создана под его особенности, с уважением к его темпу и возможностям. И главное — он окружён вниманием и любовью не только дома.
Такой уровень образования и заботы — для России, к сожалению, не просто недостижим. Он цивилизационно невозможен. Потому что речь не о бюджете, а о ценностях.
В стране, где инвалида стыдятся, а здорового человека унижают — что говорить о ребёнке, который не может говорить и ходить?
Россия жестока к слабым. И безжалостна даже к сильным.
А здесь — всё иначе. Мы не просто выживаем — мы растим Человека. Давид улыбается, учится, становится частью общества. И именно это — делает его жизнь настоящей.
Наша жизнь здесь держится на временном статусе просителей убежища. И каждый раз, когда новая администрация вновь «закручивает гайки» — якобы в борьбе с нелегальной миграцией — под удар попадают и те, кто пришёл честно, кто не нарушал законов, кто разделяет ценности этой страны, но оказался в крайней уязвимости.
В такие моменты сердце замирает. Потому что если система решит, что мы «больше не нуждаемся в защите» — всё может закончиться. Закончиться внезапно, одним указом. И то, что с таким трудом было выстроено вокруг Давида, — его школа, его мир, его шанс на жизнь — рассыплется в одно мгновение.
В Европе ситуация тех, кто бежал от режима, подчас не лучше. Людей месяцами, а иногда и годами держат в изоляции, не предоставляя возможности нормально жить, работать, учиться или лечиться. Решения по их делам затягиваются, человеческие судьбы подвешены в воздухе. Никто не знает, когда и чем это всё закончится. И всё это происходит в странах, которые называют себя "свободными".
Мир далёк от совершенства. Даже там, где звучат правильные слова о правах и гуманизме, реальность оказывается иной — жестокой, слепой, равнодушной!
В Европе появляются люди, которые пытаются изменить это. Один из них — Илья Яшин, который активно помогает другим политэмигрантам. Он открыл общественную приёмную в Берлине, лично посещает лагеря беженцев, собирает истории, борется за права и судьбы тех, кого легко забыть. Это вызывает уважение и вселяет надежду.
К сожалению, в США мы не видим подобной системной поддержки. Здесь нет инициатив, направленных именно на помощь тем, кто бежал от путинского режима. Мы здесь — как будто в одиночестве. В чужой стране, с верой в закон, но без ощущения, что рядом есть чья-то рука — на случай, если земля снова "уйдёт из-под ног".
Мы не просим жалости.
Мы не нуждаемся в сочувствии.
Мы говорим о системе, в которой ребёнок, не умеющий ходить и говорить, всё ещё должен доказывать своё право на жизнь.
Давид — это не просто наш сын. Это зеркало человечности. Это вопрос: способен ли мир защищать тех, кто не может защитить себя?
Сегодня — мы рядом с ним. Но никто не знает, что будет завтра.
И если эта история кому-то покажется слишком личной, пусть будет так.
Потому что именно из личного начинается универсальное.
И если одна семья, одна улыбка, одна судьба — не способны тронуть сердце системы…
Значит, проблема — не в нас. Проблема — в мире, который нужно менять.
