В прошлое воскресенье масштабный детский парад с участием гостей из КНДР прошёл во Владивостоке. И не только там: в конце апреля – начале мая в 22 регионах Российской Федерации состоялось не меньше 28 таких акций (причём и это число — не окончательное). Ещё два-три года назад детские парады даже в провластной среде воспринимались как спорный эксперимент, но сейчас они буквально на глазах становится традицией.
Многие атрибуты 9 мая в России, которые сейчас воспринимаются чем-то незыблемым, похожий путь проделали сравнительно недавно. В начале 2000-х годов — то есть на памяти миллениалов и старших зумеров — День Победы обходился без антизападной риторики, детей в военной форме, ежегодной демонстрации военной техники и даже георгиевских ленточек с «Бессмертным полком». Странно вспоминать, но в СССР парады Победы проводили раз в 20 лет, а сама знаменательная дата не всегда была даже выходным днём. Как, кто и когда в нашей стране переформатировал это торжество?
Четыре парада и одно разжалование
Какие традиции Дня Победы старше всего? Ответ достаточно очевиден: праздничный салют и военный парад. Первый салют в Москве состоялся вечером собственно 9 мая 1945-го, а крупных парадов весной-осенью того же года РККА провела аж четыре.
Первое, больше импровизированное шествие состоялось сразу после взятия Берлина и ещё до капитуляции Третьего рейха — 4 мая у Бранденбургских ворот. Вторым стал грандиозный парад по Красной площади 24 июня: с 35 тысячами участников, ритуальным сожжением нацистских знамён и маршалами Георгием Жуковым и Константином Рокоссовским на белых конях. 7 сентября офицеры и солдаты Красной армии вместе с западными союзниками торжественно прошли по берлинским улицам, а 16 сентября — отметили парадом в китайском Харбине триумф в войне против Японии.
-topaz.jpg)
Дату нацистской капитуляции советское руководство буквально сразу объявило выходным днём. Решение выглядело тогда естественным и единственно возможным. Но уже в декабре 1947-го Сталин пересмотрел перечень нерабочих дней: под нож попало и 9 мая. По времени с этим решением примерно совпали и разжалование «второго Дня Победы» — над Японией (праздновался 3 сентября), и кампании режима по урезанию льгот для фронтовиков и отмене выплат награждённым орденами и медалями.
Неосталинисты объясняют волю начальства тяготами первых послевоенных лет. Мол, вынужденный шаг Иосифа Виссарионовича: в те дни надо было страну восстанавливать, чем-то пришлось жертвовать. Действительно, Сталин был скуп на любые пособия подданным и не переносил обилия выходных в календаре. К 1953 году в СССР при шестидневной рабочей неделе оставалось всего три нерабочих праздника: Новый год, День солидарности трудящихся и годовщина Октябрьской революции (правда, последние два отмечались по паре дней каждый).
Однако списывать отмену 9 мая на одну экономическую сообразность не дают сохранившиеся слова самого диктатора. Показательна речь Сталина от 9 февраля 1946-го по случаю выборов в Верховный Совет. Победителем в недавней войне спикер назвал не солдат или народ СССР, а «советский общественный строй». Сами события 1941–1945 годов он охарактеризовал как «не только проклятие, [но] и великую школу испытания». Наконец, Сталин завуалированно призвал слушателей не делать из победы во Второй мировой чего-то особенного; формально, в той части речи он рассуждал о ВКП(б) и её авторитете у граждан.
«Говорят, что победителей не судят, что их не следует критиковать, не следует проверять. Это неверно. Победителей можно и нужно судить, можно и нужно критиковать и проверять. Это полезно не только для дела, но и для самих победителей: меньше будет зазнайства, больше будет скромности»
Между строк проскальзывают крамольные для России-2025 мысли: дескать, ну победили — и победили. Так что, товарищи, продолжаем строить социализм, не стоит отвлекаться на воспоминания про какие-то битвы, котлы и блокады.
Спустя семь лет смерть Сталина не повлекла за собой немедленной реабилитации Дня Победы. И в коллективное правление эпигонов диктатора, и при единоличной власти Никиты Хрущёва 9 мая оставался рабочим днём. Двумя главными государственными праздниками режим по-прежнему признавал 1 мая и 7 ноября: им и посвящали ежегодные военные парады.
Правда, в памятную дату власти не мешали стихийным собраниям ещё молодых ветеранов в скверах и парках разных городов, а оттепельная цензура пропускала «лейтенантскую прозу» — полуавтобиографические произведения непосредственных участников войны, не всегда солидарных с официальной идеологией.
Полуреабилитация через «Освобождение»
Ситуация изменилась только с низложением Хрущёва и приходом к власти Леонида Брежнева. В 1965 году, на 20-летие победы, власти провели грандиозный парад на Красной площади. Иногда ошибочно утверждается, что эта практика с тех пор повторялась каждый юбилейный год. На деле вплоть до самой Перестройки в Москве власти ограничивались на 9 мая пешими митингами и манифестациями.
Однако сам праздничный день повторно стал выходным и уже не терял приобретённого статуса. Тогда же власти ввели льготы и пособия для ветеранов и тружеников тыла. По всей стране строители взялись за памятники и мемориальные комплексы, улицам и площадям начали массово присваивать имена участников войны. В 1966 году в московском Александровском саду лично Брежнев открыл Могилу Неизвестного Солдата, воспринимаемую с тех пор как главный монумент в память о погибших в 1941–1945 годах.
Внешнее благолепие скрывало одну из самых загадочных страниц истории послевоенного СССР. В середине 1960-х шёл конфликт между партийными группировками, ранее низвергнувшими Хрущёва. И восстановление 9 мая отчасти вышло следствием этой невидимой для рядового гражданина борьбы. В ЦК КПСС друг другу тогда противостояли условные «старики», прагматичный днепропетровский клан Брежнева, и более зубастая «молодёжь», люди экс-председателя КГБ Александра Шелепина. «Молодёжь» хотела отодвинуть от власти «стариков» под знаменем борьбы за реабилитацию Сталина.
Троянским конём, по задумке Шелепина и его людей, предстояло стать как раз 20-летию победы над нацизмом. Иосифа Виссарионовича полагалось подать главным творцом триумфа с заявкой на пересмотр всей партийной политики. Но искушённый в аппаратных играх Брежнев ловко перехватил околосталинскую повестку. В главной праздничной речи первый секретарь КПСС демонстративно упомянул фамилию покойного диктатора — ответом стала бурная овация переполненного кремлёвского зала.
Таким манёвром Леонид Ильич укрепил свой авторитет среди армейского генералитета, где Сталина почитали (на контрасте с сокращениями войск при Хрущёве), а «молодёжь» из ЦК недолюбливали (слишком уж она была связана с КГБ). «Сталинское знамя» выпало из рук Шелепина, и к концу 1960-х его группировка окончательно проиграла аппаратную борьбу днепропетровцам. Победители же в итоге посчитали полноценную ресталинизацию ненужной.
«[С 1965 года] стали публиковать воспоминания генералов и маршалов, которые объясняли великую роль товарища Сталина. Печатались прославляющие его же романы и стихи. […] Полновесную реабилитацию, видимо, готовили к декабрю 1969-го, сталинскому юбилею: должна была выйти статья в “Правде”, описывающая достижения Сталина и критикующая недостатки прошлых десятилетий. […] Но этого не случилось — считается, что возмутились руководители других соцстран. Очевидно, что и внутри советского ЦК были разные течения».
— Тамара Эйдельман, российский историк
Тем не менее, Брежнев снял старые хрущёвские табу насчёт памяти о Сталине. Диктатор вернулся в художественные фильмы про войну, пусть и не на первых ролях. И покойному главе СССР этот нюанс скорее пошёл на пользу.
Образ Иосифа Виссарионовича как мудрого стратега, скромно стоявшего за кулисами военных успехов и шпионских игр (как в «Освобождении» или «Семнадцати мгновениях весны»), действовал на публику сильнее, чем если б его подавали в лоб как всепобеждающего героя. Уместно вспомнить, что как раз на этих фильмах и выросло поколение советских бумеров — то есть нынешний глава России и его ближайшее окружение.
Обманчивый компромисс
Сам день 9 мая в позднем Советском Союзе всё ещё служил больше «народным», чем «официальным» праздником. День Победы по-прежнему стоял в тени двух главных государственных торжеств и обходился без затейливого церемониала.
Например, в 1975-м достаточно пышным считалось празднование 30-летия победы. Но по меркам сегодняшней России его программа даже в Москве выглядит незамысловатыми народными гуляниями. Состоялись «всего лишь» возложение венков к мавзолею и Могиле Неизвестного Солдата, небольшие манифестации, торжественный приём, минута молчания и праздничный салют. Автомобильное движение милиция перекрыла только в радиусе Бульварного кольца. Из станций метро власти ограничили работу всего трёх. Ну и, самое главное, по столице нигде не ходила тяжёлая армейская техника.
Только в 1985 году состоялся третий войсковой парад на Красной площади в честь Дня Победы; страну тогда едва возглавил молодой генсек Михаил Горбачёв. В 1990-м он же и нарушил обычай проводить военизированную церемонию раз в 20 лет — у кремлёвских стен прошёл четвёртый парад. По-видимому, в те неспокойные дни Горбачёв через образ общей для советских народов Великой Отечественной пытался укрепить распадавшийся Союз. Но ретроспективно парад 1990 года скорее выглядит почётной капитуляцией Москвы в Холодной войне: над площадью впервые не вывесили портрета Ленина, а в самом шествии участвовал армейский оркестр из США.
Спустя полтора года СССР не стало, но традиция проводить парад раз в пять лет прижилась. 9 мая 1995 года новое шествие в Москве организовал уже президент Российской Федерации Борис Ельцин. Ряд деталей той церемонии существенно отличает её и от советских предшественниц, и от тех, что проводят в современной России. И дело не только в том, что наземный парад впервые сопровождали военные самолёты в небе, а саму тяжёлую технику из-за строительных работ на Красной площади пустили по Кутузовскому проспекту.
По самой площади тогда прошли главные герои дня — ветераны, у которых в 1990-х ещё оставалось для этого достаточно сил. С трибун за ними наблюдали и генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали, и председатель КНР Цзян Цзэминь, и президент США Билл Клинтон, и ряд других западных лидеров, и главы почти всех республик СНГ. Наконец, сам Ельцин выступил перед согражданами и иностранцами с выдержанной в новом духе речью. Первый президент напомнил, что победу над нацизмом одержали не лично Сталин и не пресловутый «общественный строй», а народы СССР в союзе с представителями разных государств.
«Никто не знает, сколько жизней спасло создание общей Антигитлеровской коалиции. Лучшие сыновья и дочери Европы плечом к плечу вели освободительную борьбу, участвовали в рядах великого движения Сопротивления. […] Позади осталась эпоха Холодной войны, которая в любой момент могла перерасти в войну ядерную. Смертельно опасная конфронтация великих держав устранена. И сегодня мы рады принимать у себя делегации стран СНГ, лидеров Запада и Востока»
— Борис Ельцин, из речи 9 мая 1995 года
В следующем, 1996 году, парад на Красной площади состоялся снова. С тех пор он проходил уже ежегодно, но пока ещё без военной техники. По сути, постсоветские власти заменили им прежние шествия на потерявшие свой статус Первомай и 7 ноября. Попутно ельцинская администрация ненавязчиво декоммунизировала День Победы. Хорошим тоном стало завешивать надпись «ЛЕНИН» на мавзолее советского вождя декорацией из цветов. Ушла в прошлое и традиция принимать парад, стоя над усыпальницей создателя СССР.
При этом красное Знамя Победы никуда не исчезло, его всякий раз торжественно проносили мимо солдатских шеренг. Тогда казалось, что старому празднику в новой России нашли удачную и более-менее примиряющую всех форму.
«Утверждающий жизнь без войны»
Два года назад журналисты Би-би-си опубликовали примечательный ролик: компиляцию выступлений Владимира Путина в два разных 9 мая, в 2000-м и 2022 годах. От получившегося видео возникает эффект зловещей долины. Непонятно, кто из этих двух похожих людей настоящий — уж слишком разные вещи они говорят по одному и тому же поводу.
Путин из 2000-го по-праздничному взволнован и преисполнен благодарностью ветеранам. Он призывает хранить мир, добиваться только мирных побед. Он много говорит о братских странах бывшего СССР и напоминает: «Порох победы и радость победы у нас одна на всех». Путин из 2022-го же взвинчен, желчен и через слово обличает многочисленных врагов. США отказали России в гарантиях безопасности, НАТО осваивала «прилегающие территории», Киев преступно желал ядерного оружия. Прошлая война политика если и интересует, то только как обоснование начатой 2,5 месяца назад «спецоперации».
Тяжело сказать, когда именно «Путин-2000» обернулся в «Путина-2022». Первые два президентских срока его риторика на 9 мая мало чем отличалась от ельцинской. Начало перелома можно отнести к 2008 году, когда власти поменяли не слова, а дела. Кремль нарушил негласную традицию московских парадов: с 1990 года на них выводили только образцы раритетной техники. В «некруглом» же 2008-м по Красной площади впервые за 18 лет прошли вереницы современных БТР, БМП, танков и ракетных комплексов.
Тогда общество восприняло новшество неоднозначно, объяснять задумку пришлось лично пересевшему в премьерское кресло Владимиру Владимировичу. Но спустя шесть лет настала весна 2014-го, с её ура-патриотической истерией на фоне аннексии Крыма и войны на Донбассе. И выяснилось, что российский День Победы уже стал другим — собственно, его встреча тогда и подпитала антиукраинские и антизападные настроения у части общества. Что за это время поменялось в риторике российских властей?
Во-первых, в официальных речах сперва Дмитрия Медведева, а потом и вернувшегося в президенты Путина множились архаизмы с устойчиво религиозными коннотациями. Из года в год сражались ратники, звенел набат, а на несгибаемую твердыню набегали полчища. Спикеры раз за разом использовали слово «святость» и его производные. Ещё в докрымском 2013-м Путин выдал своеобразное кредо новой гражданской религии — впрочем, пока вполне гуманное, если судить по меркам 2020-х годов:
«Победа в мае 45-го — это набат, утверждающий жизнь без войны. Это святой символ верности Родине, которая живёт в каждом из нас, символ единства многонационального народа России, его безграничной преданности своим корням и своей истории»
Во-вторых, устаревшую лексику всё чаще сопровождали актуальные внешнеполитические претензии к бывшим союзникам по Второй мировой. На их фоне с каждым годом неумолимо тускли напоминания о собственно победе в мае 1945-го. Начиналось всё более-менее умеренно, со взвешенной критики «блокового мышления» и «однополярного мира». Но в конце 2010-х антизападные нападки приняли очевидный характер. В 2018-м Путин иносказательно уравнял немецкий национал-социализм с политикой современных западных государств: мол, и то, и другое — «эгоизм и нетерпимость, агрессивный национализм и претензии на исключительность».
В-третьих, эти самые «претензии на исключительность» всё больше высказывал сам глава РФ. Ему явно полюбился сомнительный тезис, что Советский Союз побеждал Третий рейх в одиночку, пока Европа с Америкой капитулянствовали или торговались с Гитлером. В 2021 году Путин прямо заявил: в решающих битвах с фашизмом «наш народ был один». Остаётся гадать, какой именно народ здесь подразумевал спикер. Ведь тема роли в войне бывших советских республик тоже неуклонно выпадала из фокуса кремлёвских спичрайтеров. В 2019-м президент, говоря про СССР времён Второй мировой, называл историческое государство просто Россией.
Три этих тренда вели к ясному выводу. 9 мая — это не столько день памяти о войне 1941–1945 годов, сколько напоминание о вечном противостоянии, которое наша страна ведёт против разных форм вечного зла. Как любят приговаривать в рунете, «Было “никогда больше”, стало — “можем повторить”».
Вечеринки в клубах, Сталин в скверах, дети в форме
Ещё в 2005 году священник-публицист Георгий Митрофанов окрестил «победобесием» новую праздничную обрядовость в потихоньку менявшейся России. Спустя 20 лет стоит признать: Митрофанов не столько описывал тогдашние реалии, сколько верно всё предвидел.
Речи Путина и Медведева с кремлёвских трибун не могли оставаться только на сайте kremlin.ru. Их праздничные слова становились сигналами для чиновников разного ранга, а это неизбежно сказывалось на каждой новой встрече 9 мая. Со временем там исчезли либо притупились многие ранее важные нарративы: колоссальных потерь СССР во Второй мировой, невообразимых лишений в тылу и на фронте, недопустимости впредь новых войн. На обсуждение других тем легло негласное табу: будь то пакт Молотова-Риббентропа, ошибки сталинского командования, русский коллаборационизм или депортации целых народов Крыма и Северного Кавказа по ложным обвинениям в предательстве.
Параллельно власть выстраивала свою монополию на смысловую ось праздника. Показавшие успех частные инициативы немедленно «национализировались», будто прибыльный завод или агрохолдинг. Сейчас трудно поверить, что два главных официальных ритуала 9 мая, акции «Георгиевская ленточка» и «Бессмертный полк», изначально организовывало не государство. Первую в 2005-м запустило ещё независимое РИА «Новости», а вторую спустя семь лет учредил оппозиционный телеканал «ТВ2» из Томска. Но к 2020-м годам оба перехваченных проекта прочно ассоциируются не с памятью о 1945-м, а с лояльностью нынешним хозяевам Кремля.
При этом государство в каком-то роде жило само и давало жить другим. Застолбив магистраль Дня Победы, оно не мешало всем желающим коммерциализировать дух некогда скорбной памятной даты. Со временем вошли в норму тематические вечеринки в ночных клубах, продажа «победных» сувениров, праздничные серии продуктов в супермаркетах и розыгрыши всего на свете в провинциальных «Подслушано» в «VK». Если в 2010-х отдельные блогеры и журналисты ещё пытались как-то осуждать эти практики, то к середине 2020-х они прочно стали фоном российской реальности.
В эту же реальность стали вписываться и новые традиции, незнакомые при СССР и в первые годы постсоветской России. Дополнительный импульс они получили после 24 февраля 2022 года — прежде всего, одевание детей в военную форму с последующей имитацией войсковых парадов. Если 8–10 лет назад за подобным стояли руководства отдельных школ и детских садов, то весной 2025-го речь идёт уже о десятках случаев в разных регионах России. На этом фоне особо отметился один из роддомов Кемерова, устроивший выписку новорожденных в миниатюрных пилотках и плащ-палатках.
«Когда уже вспомнят и зарубят себе на носу, что 80 лет назад [..] воевали для того, чтобы люди больше не надевали военную форму!? Тем более на детей! Мир сошёл с ума»
— из комментариев на странице учреждения VK
Зелёный свет зажегся и для неосталинистов, верных великой мечте вышеупомянутого Шелепина. В праздновании 9 мая региональные отделения КПРФ и дружественные организации узрели подходящий повод для постепенной реабилитации своего кумира «снизу» — как «генералиссимуса Победы». Первой ласточкой здесь ещё в 2005 году послужил бюст Сталина в якутском Мирном, но на качественно иной уровень процесс вышел после весны 2014-го. К 2023 году журналисты насчитывали по всей стране 110 памятников диктатору, и это число неуклонно растёт: например, на днях в Вологодской области открыли уже вторую в регионе скульптуру Сталина.
Высшее начальство долгое время оставалось здесь как бы в стороне. Но к 2025 году выходит, что стесняться уже как бы и нечего. Здесь показателен пример лично Владимира Путина. В ходе апрельского визита в Волгоград президент переименовал в «Сталинград» местный аэропорт и с показным благодушием выслушал местных студентов, призывавших вернуть имя Сталина всему их городу.
***
Есть ли тут поводы для оптимизма? Как ни странно, да. У массовой культуры, посвящённой теме Великой Отечественной, есть краеугольный камень, избавиться от которого власти не могут по принципиальным соображениям. Это та самая «лейтенантская проза» от непосредственных участников войны: Василя Быкова, Виктора Курочкина, Константина Воробьёва или Виктора Некрасова.
«Лейтенанты», будучи связанными цензурой, сумели донести до читателя непарадный образ войны — не «иммерсивного спектакля» с красивой формой и яркими салютами, но каждодневных лишений, боли и смертей товарищей. Уже в 1990-х отложенным апофеозом этого жанра стал резко антивоенный роман «Прокляты и убиты» другого фронтовика — сибирского писателя Виктора Астафьева, успевшего закончить свой главный труд незадолго до смерти в 2001-м.
В конце 2024 года неосталинисты пытались отменить покойного писателя, но встретили неожиданный отпор официальной власти: в родном Красноярском крае Астафьева по-прежнему чтят, в том числе и вполне системная публика. Произведения Виктора Петровича, как и близких ему по духу писателей-фронтовиков, по-прежнему доступны во всех магазинах и библиотеках России.
Хочется верить, что такими книгами мы все спасёмся сами, и когда-нибудь спасём 9 мая — уже избавленное и от коммерческой обёртки, и от хейтспича первых лиц, и от детей в военной форме.
