Иллюстрации: Алла Гаврилова/ midjourney
Иллюстрации: Алла Гаврилова/ midjourney
Впервые я приехал в Сеул в 2013 году, прожил два года, затем вернулся в Москву. Спустя примерно четыре года снова оказался в Корее, немного попутешествовал, и с 2020 года живу здесь постоянно. Останусь ли здесь надолго? Это сложный вопрос для любого эмигранта. Я чувствую в себе сильную связь с Россией — родился и вырос в Москве, у меня российский бэкграунд. Сказать, вижу ли я свое будущее именно в Корее, не могу. Впрочем, то же самое я могу сказать про любую другую страну. В Корее есть свои плюсы. И я не планирую менять страну в ближайшее время. И, если честно, не удивлюсь, если так и останусь здесь надолго — несмотря на внутренние сомнения, это может стать моим постоянным домом.
Я работаю с маркетологом в корейской компании. Она занимается производством косметологических продуктов — филлеров, аналогов ботокса и других инъекционных препаратов для красоты. Руководство маркетингом в этой компании — моя зона ответственности.
По происхождению я кореец, хотя история семьи довольно сложная. Одна ветвь семьи эмигрировала в Российскую империю в XIX веке, во время большой волны переселения корейцев, в основном на Дальний Восток. Другая часть моей семьи тоже корейская, но с другой историей.
Мой прапрадед был участником антияпонского движения во время оккупации Кореи в начале XX века. Он вел партизанскую борьбу против японцев и в итоге оказался на Дальнем Востоке России. После Второй мировой войны он остался жить в Советском Союзе.
Я родился в Москве. Мой прапрадед, благодаря партийным связям, сумел избежать депортации в 1930-х, когда проводились масштабные репрессии и этнические корейцы массово высылались в Среднюю Азию. Он и его жена остались в Москве — по сути, были одними из немногих корейцев, которых не тронули. А вот другая часть моей семьи все же попала под эти репрессии и оказалась в Узбекистане. Позже мои родители познакомились в Москве: отец — москвич корейского происхождения, а мама приехала из Узбекистана. Так появился на свет я.
Как я отношусь ко всей этой истории? Это, безусловно, наследственная травма. Мои дедушки, бабушки, родители — все они жили с осознанием того, что быть «иным» может быть опасно. В этой истории много боли, много жестокости. И, конечно, все это отложилось внутри, оставило след, который я ощущаю до сих пор.
Моя бабушка в шесть лет осталась сиротой. Её родителей — и отца, и мать — забрали в концлагерь, и они оттуда уже не вернулись. Формально причин для этого не было. Единственное, что можно предположить — они были сельскими учителями, то есть людьми образованными. А значит потенциально «опасными» в глазах тогдашней власти.
Те времена вообще были очень жестокими и непредсказуемыми. Людей хватали случайно, без объяснений — иногда отпускали, иногда нет. Что именно случилось с бабушкиными родителями, мы так и не узнали. Но для нее это стало огромной травмой. С тех пор она страшно боялась всего, особенно — политики, активных высказываний, любого проявления независимого мнения. Этот страх, кажется, передался многим — мы, как народ, стали таким «тихим меньшинством».
Когда я рос в России, конечно, с дискриминацией сталкивался. В начальной школе — повезло: я учился в маленькой, почти частной школе. Это были 90-е, и родители смогли позволить себе такую «альтернативу» за разумные деньги. Атмосфера там была очень тепличной, почти домашней — нас было немного, и все дружили. К тому же, в классе было девять девочек и я один мальчик, поэтому никакой конкуренции или агрессии не возникало.
Но потом, в средней школе, ситуация изменилась. Я попал в класс, где дети уже пять лет учились вместе. Влиться в сложившийся коллектив оказалось непросто. Прямого буллинга со стороны учеников не было — скорее, чувствовалась дистанция. А вот с учителями было тяжелее. Некоторые относились ко мне предвзято, позволяли себе обидные высказывания. Тогда я рассказал об этом родителям, и они перевели меня в другую школу.
С тех пор стало намного легче. Я учился в новых школах, где формировались новые классы, и мне проще было заводить друзей. Думаю, у меня даже выработалась своего рода социальная гибкость — навык, который стал способом адаптации. Я активно участвовал в жизни класса, КВН. Тогда мне казалось, что это просто мой характер, но позже я понял: это была форма социальной защиты. Многие комики, кстати, рассказывают, что юмор стал их способом выживания — у меня, наверное, что-то похожее.
При этом я всегда ощущал границу — ту самую, невидимую, которая давала понять: с моей внешностью и происхождением в России не всегда безопасно. Особенно — на улице. Это ощущение сопровождало меня всю жизнь. Оно остается со мной и сейчас.
В Корее я на официальной основе. В стране существует программа для людей корейского происхождения. Если ты можешь документально подтвердить свое происхождение, тебе дают визу F-4. Это не совсем вид на жительство, но по сути — даёт почти все те же права: жить, работать, находиться в стране сколько угодно. Визу легко продлевать.
Именно по F-4 я впервые и приехал в Корею. Виза действует три года, но за это время нужно обязательно въехать в страну. Затем здесь оформляется ID-карта, которую необходимо регулярно продлевать — сначала на год-два, позже можно получить визу F-5, уже полноценный постоянный вид на жительство, который не нужно продлевать и который не могут аннулировать без веской причины.
Первый раз у меня не получилось адаптироваться: я уехал обратно в Россию. Потом вернулся снова — уже с другим пониманием, другим опытом. В 2015 году со мной связались из корейского посольства. Сказали: «Ты знаешь, твой прадед — национальный герой Кореи». Я, в общем-то, знал об этом. Еще при жизни к нему приезжали представители из Кореи, потом посмертно вручили медаль за отвагу и грамоту от тогдашнего президента. В Корее его знают как Ким Гюмен.
Похоронен он на Новодевичьем кладбище — там, как правило, хоронят значимых для советской истории людей. Мы с бабушкой часто туда ездили, особенно в памятные даты. Приезжало корейское телевидение, проводили церемонии, и нас с бабушкой всегда приглашали — как родственников.
Существовала и специальная программа: потомки таких героических личностей могут получить корейское гражданство по упрощенной процедуре. Обычно получить гражданство в Корее сложно: нужно много лет легально жить, доказать социальную пользу, сдать экзамены. Мне все это не потребовалось — я получил гражданство как потомок национального героя. Это произошло в 2017 году. Но жить в Корею я переехал только в 2020-м.
До этого у меня была довольно необычная карьера. С 2014 года я начал снимать видео на YouTube, а с 2015-го это стало моей основной работой. Тогда YouTube в России только набирал обороты. У нас было настоящее сообщество: все блогеры друг друга знали, жили в Москве или Петербурге, участвовали в мероприятиях, сотрудничали с брендами. Я активно работал в этом мире до 2019 года.
Потом я встретил свою будущую жену. Мы начали вместе путешествовать. Ей очень нравилась Корея, а у меня уже было гражданство — и мы решили попробовать. Тогда мы ещё не были женаты, но ей предложили работу в модельном агентстве, оформили рабочую визу, и мы прожили в Корее вместе два года. Позже поженились и остались жить здесь.
Корейский язык я начал учить ещё в 2013 году, когда впервые переехал. Поступил на языковые курсы и занимался полтора года. Достиг достаточно хорошего уровня, которого до сих пор хватает. Вообще, корейский — несложный язык, особенно если сравнивать с русским. Он логичный, грамматически простой, без тонны исключений. Есть алфавит — не иероглифы, как многие думают. Алфавит изучается за день, и ты уже можешь читать. Главное — знать слова и правильно их расставлять.
Что касается образа Кореи, который показывают в кино и на телевидении, — да, это очень интересный вопрос. С 2014 года я прямо на себе почувствовал, как набирает силу «корейская волна». Началось всё с K-pop-групп вроде SHINee, Big Bang. Потом был Gangnam Style — и это был первый глобальный прорыв. С тех пор интерес к Корее вырос стремительно. На этом фоне я и начал вести YouTube-канал о Корее — один из первых на русском языке. Он быстро стал популярным, потому что не было конкурентов. Людей интересовало все: культура, еда, быт, жизнь в стране.
Насколько реалистичны образы Кореи из сериалов и фильмов вроде «Паразитов» или «Игры в кальмара»? Думаю, это вопрос баланса. С одной стороны, сериалы и K-pop действительно транслируют красоту, успех, глянец. Это визуальная эстетика, глянцевый слой. Но тот же «Паразиты» — очень точный фильм: он показывает реальное социальное расслоение, которое в Корее есть.
Если приехать в Сеул как турист, то все действительно чисто, безопасно, ярко, современно. Но когда начинаешь здесь жить, появляется другое восприятие. Корея — очень комфортная страна с высоким уровнем жизни. Все работает, везде порядок, чувствуешь себя в безопасности. Но есть и свои сложности: культурные различия, жесткий ритм, конкуренция, социальное давление.
Так что, да, Корейская волна — это не вымысел. Но в ней, как и в любом массовом искусстве, упор сделан на яркие стороны. А настоящая Корея — сложная, но живая и интересная страна.
Сейчас Корея, как и многие другие страны, стоит на переломном этапе. Обществу, культуре, государству в целом необходима трансформация. Финансовые показатели растут, технологии и бизнес развиваются — но есть и тревожные сигналы.
Во-первых, Корея уже много лет остается в числе мировых лидеров по уровню самоубийств. Во-вторых — и это, пожалуй, не менее серьезно — у нас самая низкая рождаемость в мире. Это не просто статистика: уже сейчас появляются вымирающие деревни, целые районы пустеют. Если тренд не изменится, к 2050 году население страны может сократиться вдвое.
При этом Корея — довольно закрытая страна. Приехать, устроиться на работу, остаться жить здесь иностранцу непросто. И в отличие от Японии, Корея пока не так охотно открыта миру. Всё это — макрофакторы, которые лично меня немного пугают.
Через 10 лет, думаю, сильных изменений не произойдет. Скорее всего, все будет примерно так же, как сейчас: стабильно, неплохо, но без яркого рывка. Мне кажется, Корея движется по пути Японии — в свое время там тоже был экономический бум, технологии, а потом страна вошла в стадию «плато»: комфорт, но без стремительного роста. В этом нет ничего плохого. Это просто этап.
У нас сильная промышленность — и тяжелая, и легкая. Возможно, наш «вау-фактор» — это дипломатическая гибкость. Корея умеет лавировать между США, Китаем, Россией, сотрудничая со всеми. Может быть, именно это и позволит нам дальше жить спокойно и достойно.
Не страшно ли, что Северная Корея может напасть? Этот вопрос мне задают все последние 20 лет: Но, живя здесь, понимаешь: это скорее гипотетическая угроза. У Южной Кореи сильная армия, каждый мужчина служит два года. Кроме того, здесь множество американских баз — целые мини-города с военными. Все это делает нападение со стороны КНДР, по сути, самоубийственным шагом.
У Северной Кореи, конечно, есть ядерное оружие. Но трудно представить, что они реально решатся его использовать — буквально в нескольких десятках километров от границы. Это противоречит их же интересам. У них автократический режим, стабильность внутри важнее внешней агрессии.
Лично мне тревожно, что КНДР может участвовать в военных конфликтах на стороне России — возможно, идет обмен технологиями, военные тренировки. Но глобально это вряд ли сильно повлияет, учитывая, насколько тесно Южная Корея связана с американскими разведслужбами и системой безопасности.
Мне кажется, больше проблем все-таки будет связано с низкой рождаемостью. Об этом мы как-то говорили с Ильей Варламовым. Он предложил прямо в ресторане подойти к девушкам за соседним столом и спросить их, почему они не рожают. И разговор был очень показательный. Все они говорили, что дети — это огромная ответственность и большая финансовая нагрузка. В Корее ребенок — это роскошь. Иметь детей могут либо очень обеспеченные люди, либо те, кто не задумывается о деньгах вообще.
Мне кажется, тут еще есть коллективная память о бедности. Раньше в семьях было по пять–шесть детей, и это всегда было тяжело. А сейчас, когда люди впервые могут пожить для себя, они не хотят от этого отказываться. Возможно, это часть глобального тренда — так называемого второго или третьего демографического перехода, когда с ростом уровня жизни рождаемость падает. Но в случае с Кореей это особенно резко: мы ведь не настолько богатая страна, чтобы быть в этом плане абсолютным лидером.
Мы — обеспеченная страна, но почему именно Корея, среди других развитых стран, рожает так мало? Этот вопрос меня не отпускает. Мы с женой хотим детей, но каждый раз, когда серьезно об этом задумываемся, упираемся в массу рисков — финансовых, бытовых, социальных. Общество здесь просто не располагает к тому, чтобы у тебя были дети. Даже один ребенок — это уже серьезный вызов.
Государство вроде бы старается. На бумаге — сильная поддержка рождаемости. Есть и финансовые выплаты, и компенсации медицинских расходов, и бонусы при рождении детей. Это все обновляется каждый год, и суммы немаленькие. Но в реальности все гораздо сложнее.
Например, здесь необычная система аренды жилья — чонсе. Ты платишь огромный залог (без ежемесячной аренды), и можешь жить в квартире два года. Мы как новобрачные даже получили от государства субсидию — 250 тысяч долларов на такой залог. Но, по факту, в Сеуле невозможно найти квартиру за эти деньги. Все нормальные варианты начинаются от 500–700 тысяч долларов. И если ты не готов жить в деревне, то эти льготы просто не работают.
То же самое с поддержкой родителей: тебе платят около тысячи долларов в месяц, но наши с женой расходы сейчас — около 4–5 тысяч долларов. А ведь с ребенком они только вырастут. И еще один критический момент — женщины часто просто не могут себе позволить выпасть из работы на несколько лет. Уйти в декрет — значит потерять доход, карьеру и, возможно, стабильность.
Думаю, Сеул через 10 лет станет еще более технологичным. Новые небоскребы, отличные дороги, быстрый и удобный общественный транспорт. Пробки здесь и так не такие страшные, как в других мегаполисах. Все это, скорее всего, сохранится и даже улучшится. Но жить в Сеуле смогут позволить себе все меньше людей.
Наверное, квартиры станут еще меньше. Сейчас уже многие живут в тесных муравейниках, а через 10 лет это может стать нормой. Примерно 40% всего населения Кореи живет в Сеуле и пригородах — это около 20 миллионов человек. И плотность жизни здесь колоссальная.
Я сам живу в Гагнаме. Да, том самом, из песни. Это центр, деловой район, удобно для работы, но по качеству жизни — спорно. Кругом бетон, небоскребы, и почти нет нормальных мест для прогулок. Мы с женой живем в старом многоквартирном доме, который называется «вилла» . Это один из самых доступных вариантов жилья в Сеуле. Площадь квартиры — 59 кв.м., и по местным меркам это уже считается просторным жильем.
Деревни, скорее всего, будут вымирать, как в Японии. Люди оттуда уезжают, остаются в основном пожилые, малоимущие. Возможно, в будущем такие места будут приватизироваться и превращаться в фермы или зоны для агротуризма. Но как полноценные населенные пункты исчезают.
Я был в таких корейских деревнях, где живет всего 17 стариков. Видел женщину, которой, по ее словам, 104 года. Она не знала, кто сейчас президент, не помнила базовых исторических фактов. Это все производит довольно пугающее впечатление — ощущение полной изоляции и забвения.
Я думаю, что Корея останется демократической страной. Она уже прошла много испытаний — военные диктатуры, протесты, импичменты президентов. Здесь общество привыкло выходить на улицы и отстаивать свои права.
Сейчас у президента ограниченные полномочия и только один срок в 5 лет. Это, с одной стороны, хорошо, но уже звучат мнения, что система не самая эффективная. Возможно, в будущем Корея придет к парламентской республике.
В политике здесь есть интересный баланс — примерно как в США. Практически на всех выборах победа идет с разницей в 1–2%. Это, на мой взгляд, признак зрелой демократии. Власть постоянно балансирует между разными позициями, а решения принимают скорее центристы, чем радикалы. И что мне нравится — многие политики здесь действительно думают о будущем страны, о том, в какой стране будут жить их дети.
Каким я вижу свое будущее через 10 лет? Если честно, это немного пугающий вопрос. В 44 года… жить в Корее? Я не уверен. Здесь очень жесткая трудовая культура. Чтобы быть успешным, нужно быть трудоголиком, жить работой. Это не совсем мой идеал.
Я скорее вижу себя человеком, который занимается своим делом — малым или средним бизнесом, ориентированным на глобальный рынок. Это, кстати, одна из сильных сторон Кореи — тут много производств, фабрик, бизнесов, которые работают не только на внутренний рынок. Корейская косметика, например, продается по всему миру. Я сам сейчас работаю в косметологической компании, и наши клиенты — в основном американцы, европейцы, другие страны Азии.
Поэтому через 10 лет я вижу два возможных сценария: либо я вырасту в рамках своей текущей компании до еще более высокой позиции, либо начну собственный бизнес. Надеюсь на второй вариант.
Иллюстрации: Анна Гаврилова/ midjourney
